Живая история университета

Это интервью было записано 5 октября 2007 года. Я тогда собирал материал для своей кандидатской диссертации, посвященной истории университета, поэтому и разговор наш был не о научных заслугах Валериана Ивановича, а о его студенчестве. Пришло время опубликовать избранные места из этого интервью.

Сын партработника

– Валериан Иванович, почему в свое время вы поступили именно на биологический факультет?

– Просто я очень любил биологию. Первая искра появилась, когда мне еще четырех лет не было. Отец тогда получил партийное поручение организовать в Бирюлях зверосовхоз. Там был замечательный глухой лес.

Помню, как мама взяла меня в лес по грибы. Я отошел от нее, смотрю – за кустами собака стоит. Мама как увидала ее, схватила меня за руку и бежать. Оказалось, что это никакая не собака, а волк.

В школе я, начиная со второго класса, выступал с сообщениями о насекомых, начал держать всякую мелочь. Я даже не задумывался о том, куда поступать.

– Ваш отец был партработником?

– Да, свою карьеру он в основном сделал в системе госбанка. Отец вступил в партию в 1920 году. Он два раза чуть не попал под расстрел. Первый раз, когда он поехал из Казани во Владивосток и попал в руки чехословаков. Откупился посеребренными часами.

Второй случай связан с наступлением японцев в Приморье. Отец вместе с товарищами держал оборону во Владивостоке, в казарме. Он об этом потом в третьем классе в день Красной армии рассказывал. Из шестидесяти оборонявшихся в живых осталось восемнадцать. Помню вопрос с задней парты, адресованный отцу: «А вы остались?»

– Вы стали студентом в 47-м году. С вами учились фронтовики?

– На 60 студентов курса было всего восемь парней, в том числе двое фронтовиков. Они тогда «делали погоду» в университете. Запомнился такой случай. Студент-фронтовик вступительный экзамен по немецкому языку еле-еле сдал на «тройку» и его приняли с условием, что он перейдет на английский. «Англичанка» жалуется, что он пропускает занятия. Другие преподаватели на него жалуются. С ним проводится разговор. Он: «Мне так лучше, я обойдусь без посещений». По итогам сессии получает чистую «пятерку» и «англичанка» к нему больше претензий не имеет. Потом он получал сталинскую стипендию.

Разные были студенты. Одна девушка из моей группы единственная на факультете, кто имел собственную комнату. Дочь прокурора города. И вот она получает пятерку, второй экзамен зимней сессии – пятерка и вдруг двойка. И выясняется, что она пользовалась шпаргалками. Комсомольское бюро факультета, где я был заведующим оргсектора, предложило ей оставить учебу. С нами на факультете согласились, но в ректорате задержали. В актовом зале собрали комсомольский актив, ректор в президиуме. Мне нужно было выступать, и я сказал, что ее до сих пор оставили в университете. «А кто помогает ей оставаться», – спросил ректор. Ситников тогда был, Кирилл Прокофьевич. Я говорю: «Вы». В конце концов, она ушла.

Такая была обстановка. Можно было сделать замечание ректору, и он признавал.

Сталинский призыв

– При Сталине были гонения на генетику. Это как-то отразилось на факультете?

– Профессор Николай Александрович Ливанов два раза из-за этого пострадал. В 37-м и в 48-м. Второй раз уже при мне. Стандартные обвинения: «вейсманист, менделист, морганист». Это тогда были ругательства, все равно что «враг народа». Ему пришлось уйти со всех постов – завкафедрой, директора института биологии в академии наук, председателя общества естествоиспытателей при университете…

Мы студенты знали Ливанова как человека. Было трудно слушать его лекции – сложные, с большим количеством иностранных терминов, цитат, фамилий. На язык Ливанов был очень острым. Например, от него идет термин «период облысения биологии». Намек на Лысенко.

Или есть такой паразит из простейших Grigarina. «С точки зрения григарины, взирающей на мир из задней кишки черного таракана», – так Ливанов говорил о мнении, которое он считал ничтожным.

В 1951 году Ливанову исполнилось 75 лет. Обычно крупных ученых по случаю юбилея представляли к правительственной награде. По крайней мере, в актовом зале собирался Ученый совет и человека чествовали. Нам сказали, что нет возможности это сделать. Тогда мы пришли к нему домой с цветами. Он говорит: «Все заходите! – Мы не поместимся. – Заходите». Мы еле уместились, поздравили его, а потом Николай Александрович выступил.

Девять из десяти на его месте стали бы жаловаться. Ничего подобного. Он только изложил суть дела: «Истина возьмет свое». Удивительный человек! Я до сих пор жалею, что мало с ним общался. Николай Александрович был живой историей университета.

– Чем вам запомнилась весна 1953-го, когда умер Сталин?

– Я был в то время членом бюро Молотовского райкома ВЛКСМ. Нас завалили заявлениями о приеме в комсомол. Причем, многие писали «по сталинскому призыву». По аналогии с приемом в партию по ленинскому призыву, хотя официально никакого сталинского призыва не было. За неделю мы приняли около двух с половиной тысяч человек. Работали с десяти утра до часа ночи. Когда были похороны Сталина, мы сделали перерыв. Телевизора не было, по радио слушали. Запомнились слова Берии: «Кто не слеп, тот видит…» Какая-то угроза в голосе звучала. Молотов с трудом сдерживал слезы. Маленков ровно выступал. Вот это запомнилось.

Их нравы

– 1950-е-1960-е годы среди прочего вошли в историю антисоветскими выступлениями – в ГДР, Венгрии, Чехословакии. Как вы их восприняли?

– Я общался с очевидцем событий в ГДР. Наумов у него фамилия была. Он дежурил на узле связи командующего нашими войсками в Германии, когда все это дело началось. Когда на Лейпцигер-штрассе в Берлине собрался народ, у них были разные лозунги, в том числе и такой: «Русские, вон из Германии!» Прошло совсем немного лет после Победы, так что рано им было шуметь.

Далее мой собеседник рассказывал, что когда наши танки вошли в Берлин, один лейтенант-танкист обратился к восставшим: «Скажите, что вам нужно? Какие ваши требования? Мы их постараемся удовлетворить». В ответ с балкона автоматная очередь, он падает. Нашим запрещено было стрелять, но второй танкист не выдержал и выстрелил по бандиту. После этого инцидента люки закрылись, танки пошли на толпу. Потом немцы, говорят, три дня эту площадь мыли.

С немцами мне потом пришлось иметь дело. Один раз выступал на научной конференции в Берлине. Неделю там жил. Нас возили по окрестностям, вечерами была возможность самостоятельно по городу гулять. Если что-то нужно было узнать, обращался к прохожим. Я ко всем обращался: к офицеру армии, к офицеру полиции, к обычному парню, девушке… Ни одного случая, чтобы мне не ответили, не помогли. А вот в Прибалтике такое случалось.

– Еще на хрущевскую эпоху пришлось резкое ухудшение советско-китайских отношений. Как вы и другие студенты отнеслись к этому?

– Все, по-моему, одинаково относились. Хоть и пытались говорить о патриотизме и прочее, все равно не верили Хрущеву. Китайцы в большинстве хорошо к нам относились. Тем более нас всегда учили быть интернационалистами - и в науке и в политике. В общем, негативно все это восприняли, но у нас привыкли начальство слушаться.

Недолюбливали Хрущева, но слушались. Хотя он вел себя, конечно, никудышно.

Вспоминаю его приезд в Казань, когда по радио Табеев отчитывается по гороху, а Хрущев перебивает его: «Это уже старо». По радио, на всю страну! Надо же думать, прежде чем так отвечать первому секретарю обкома. Ни за что он Табеева оскорбил, по сути дела. Выполнял его же указания, а Хрущев говорит, что это старо.

– Как вы относились к религии в студенческие годы?

– Я всегда был атеистом. То, что храмы хорошие разрушали, я этого никогда не одобрял. Бабушка у меня была религиозной. В церковь ходила, но никого не заставляла. Дочери выходили замуж за коммунистов, и никаких препятствий не было. В общем, отношение нейтральное. Настоятеля Раифского монастыря отца Всеволода (умер в августе 2016 года, через 9 лет после записи данного интервью – А.Е.) я знал совсем маленьким. Его отец был у нас лаборантом на кафедре, и мы много с ним работали в раифском заказнике. Сейчас, конечно, встречаемся с отцом Всеволодом в Раифе. Для меня, конечно, удивительно, что бывший комсомолец и пионервожатый стал настоятелем. Определенно, комсомольская работа развила в нем организаторские способности. Возродить из развалин такой замечательный архитектурный комплекс! Это же памятник истории!

Алексей Егоров