«Не правы высказывающие претензии к роману о Зулейхе»

Написать новую, третью историю после романов «Зулейха открывает глаза» и «Дети мои» - в ближайших планах уроженки Казани, писательницы Гузель Яхиной. В рамках фестиваля «Аксёнов-фест», традиционно проходящего в столице Татарстана осенью, лауреат «Большой книги» провела творческую встречу в родном вузе – Казанском федеральном университете (окончила педагогический институт, влившийся в состав КФУ). Гузель Яхина также рассказала, что экранизация «Зулейхи» пахнет большим кино и ответила многочисленным критикам своего первого романа. 

Уже осенью на телеканале «Россия» покажут многосерийную экранизацию романа «Зулейха открывает глаза» - одного из главных русскоязычных бестселлеров последних лет, изданного на 34 языках мира. История татарской крестьянки, которую в 30-е годы сослали в Сибирь (главную роль исполнила Чулпан Хаматова), принесла дебютантке «Большую книгу». В 2018 году Яхина выпустила роман про поволжских немцев «Дети мои» и стала автором «Тотального диктанта».

Про Казанский университет

Я очень рада встрече, потому что в университете я нахожусь впервые со школьных лет. В последних классах школы (1991-1992 годы) в подвале именно этого здания (встреча проходила в шоу-руме КФУ – прим. ред.) находилась типография. Там печатали и издавали школьную газету «Резонанс». Я долгое время даже была редактором этой газеты, потом просто автором. Это был такой школьный эксперимент – мы издавали свою собственную газету. Мы печатались здесь, и именно из этого подвала нам выносили стопочки газет, мы их брали и счастливые шли домой. А часы ожидания мы коротали на «Сковородке». Уже тогда, в мои школьные годы, под Ульяновым сидели на скамейках. Так что спасибо, что позвали сюда. Мне очень приятно быть здесь.

Конечно, я выпускница не КГУ, а Педуниверситета. Так сложилось, что я пошла по стопам дедушки в педагогический. Но уже подрастая, я жалела, что не пошла поступать в Казанский университет, как-то странно упустила шанс. Но теперь меня задним числом зачислили сюда, и я оказалась, хотя и таким странным образом, выпускницей Казанского университета (смеётся).

Про третий роман

Не буду скрывать, мне бы хотелось написать третью историю. Две истории, за которые мне пока что не стыдно, уже написаны – о Зулейхе (роман «Зулейха открывает глаза) и Якобе Ивановиче Бахе, поволжском немце (роман «Дети мои»). Хотелось бы написать третью историю. Но о чём она будет, пока не стану рассказывать, потому что это не имеет смысла. Истории пока нет. Если она сложится, я буду счастлива. А нет, значит, нет. Пока это моя главная жизненная задача, проблема, забота - подумать, сложить, попробовать рассказать третью историю.

О татарском языке

Габдулла Тукай и Муса Джалиль – то, что нам вкладывали с детства, то, что мы знаем с самого маленького возраста. Мы их даже читали на татарском языке. Просто я достаточно давно отделилась от семьи, переехала в Москву в 1999 году, потихонечку отделилась от Казани. Не то, что отделилась окончательно, просто переехала в другой город. В Казани я бываю часто, но это уже город, в который я приезжаю к родителям. Умерли бабушки-дедушки, с которыми я говорила на татарском языке, поэтому татарским я сейчас владею гораздо хуже, чем в детстве. А в детстве до трёх лет я по-татарски говорила, причем, с очень хорошим произношением, которым мои бабушки хвастались. Поэтому то, что было вложено в школе, я до сих пор с благодарностью вспоминаю. Те же самые «Моабитские тетради» я даже недавно перечитала. Это то, из чего и растёт такая любовь к родному. Мне кажется, что татарская часть – это часть меня.

О Казани и татарах

Негатива по поводу моего первого романа было очень много, и я этого не скрываю. Я отношусь к этому эмоционально. Тем не менее, я умом понимаю, что это подхлёстывает интерес к книге. Я этому рада и признательна тем, кто высказывается. Я рада, что благодаря этой книге у меня появляется возможность рассказывать о Казани, о татарах. До сих пор на встречах за рубежом возникает вопрос: «Казань? Это наверное, Казахстан?». Когда начинаешь рассказывать, выясняется, что про наш город знают. И есть возможность порекламировать родной город, чему я очень радуюсь. Я счастлива тому, что происходит в городе. Что говорить, город очень красивый. Я с радостью рассказываю о нём. И рассказываю о татарах, потому что слово татары для многих за рубежом, особенно в западной Европе, тесно связано с Великой Тартарией, которая на средневековых картах занимала огромную территорию. Этого слова очень пугались, потому что Тартар – глубинные слои ада, откуда могли напасть кочевники. Всех называли тартарами – от войск Тамерлана до войск Чингисхана. Лёгкое опасение к этому слову есть. Я рассказываю, что татары - это мирный народ, народ с богатыми культурными традициями, с замечательной столицей. И я рада, что могу это делать.

Очень трогательная встреча у меня была недавно, в апреле, в глубинке Франции. Так получилось, что меня позвали выступить в школу перед лицейскими классами для детей 15 лет. И вдруг эти самые дети, вместо того, чтобы слушать моё выступление, сами устроили представление и показали мне минут на 15 небольшую постановку о татарах. Спели какие-то татарские мелодии, изобразили танец на татарскую мелодию, показали виды Казани и рассказали о том, как раскулачивали татар. И вот я это слушала, сидя в какой-то французской деревне и мне это рассказывали школьники на французском языке. Это было очень трогательно и совершенно необычно. Когда я бываю на таких встречах, всех приглашаю в Казань и объясняю, что татары – это не дикие кочевники, которые едят сырое мясо и не тартары, а все-таки татары.

О претензиях к «Зулейхе…»

Те претензии, которые возникали к роману о Зулейхе… Я их читала. Знаете, я могла бы позволить себе вступить в эту дискуссию и по пунктам рассказать, чем не правы те, кто эти претензии высказывает. Но я этого делать не стала принципиально. Мы каждый из этих пунктов очень тщательно разобрали с Флёрой Тархановой, которая, к сожалению, уже покинула нас, и даже составили аргументы, которые можно было бы выдвинуть. Но мне показалось, что делать этого не нужно.

Я рассказала, описала татарский быт так, как я его видела, знала. Мне не кажется, что в тексте есть какие-то ошибки. Могут быть разные толкования, но это толкования. Что касается фактов, то я ещё раз говорю: я не думаю, мне не кажется, что там есть ошибки. Больше того, мне очень было волнительно за тот фильм, который снимался. Потому что в книге ты описываешь несколько деталей дома, но ты не показываешь дом, как это происходит на экране. А если вдруг в показанном на экране будет какая-то небольшая ошибка, это будет сразу видно. Поэтому я очень рекомендовала съёмочной группе пригласить специалиста по татарскому быту, чтобы ни в коем случае никаких досадных мелочей не прокралось в фильм. Такие специалисты были приглашены – их было трое. Я с ними не общалась, но знаю точно, что они серьёзно подошли к делу.

Когда я отсматривала рабочие материалы фильма, я вдруг увидела стол в доме Зулейхи и Муртазы. Я говорю: «Почему? Не должно быть стола в 30-х годах в деревенском доме». А оказалось, что за появлением этого стола стоит большая дискуссия, которая шла у этих консультантов. Специалисты коллегиально принимали решение, имеет ли право стол стоять в татарской избе в 1930 году или не имеет. И те, кто считал, что имеет, доказали это. Научные сотрудники доказали, что в 30-х годах в состоятельных домах уже присутствовали элементы социалистического быта. Поэтому стол встал и стоял там с полным правом. За теми деталями в фильме, которые могут показаться непродуманными, стоит очень большая работа и тщательное обсуждение. Взять те же самые ворота – двустворчатые или одностворчатые, а с какой стороны они открываются. Очень тщательно группа подходила к этому этнографическому материалу. Я надеюсь, что ляпов там нет или их достаточно мало. В любом случае, все постарались, чтобы этого не было. Я очень болела за то, чтобы этого не случилось.

Об экранизации «Зулейхи»

Я видела фильм, но не финальную, а режиссёрскую версию. Поэтому я очень осторожно высказываюсь на эту тему и рассказываю и впечатлениях от режиссёрской версии. Эта версия мне очень понравилась, особенно первая серия. Просто потому, что это пахнет не плохим сериалом или даже средним сериалом, это пахнет полным метром, большим кино. Режиссёр Егор Анашкин позволил себе многие вещи, которые позволяют только режиссёры большого кино. Он себе позволил сделать сцены длинные, молчаливые, где нет слов. Он позволил себе заставить главную героиню молчать всю первую серию. Чулпан Хаматова за первую серию произносит лишь одно слово, но какое, я вам не скажу. Главная героиня всю первую серию общается со своим мужем Муртазой глазами. И это тоже очень смело для телевизионного режиссёра, и для телевизионного канала. Потому что законы сериала подразумевают много диалогов, говорения, много реплик, чтобы можно было даже иногда просто поглядывать на экран и считывать смысл происходящего. В фильме сделано многое из того, что является инструментарием большого кино. Мне это очень радостно, и я была удивлена это увидеть. Я сразу сняла шляпу перед Егором и моментально полюбила его ещё больше. И я очень надеюсь, что это так и останется в фильме. Я говорю очень осторожно, потому что все понимают, что это большой канал, у него есть рейтинги, которые важны и должны быть высокими. Поэтому где именно случится пересечение желаний режиссёра и представлений канала о том, что должно быть на экране, я пока не знаю.

Тот материал, который я видела, совершенно точно имеет все шансы стать самостоятельным произведением. Материал прекрасный. Если он будет слегка крепче сбит, ну, значит, так и будет. Если будут туже завязаны все узлы и динамичнее смонтированы сцены, значит, это так и будет. Пока все смонтировано очень по-взрослому, очень длинно, серьёзно, без желания понравиться зрителю. Вот это очень важно. Это означает также и уважение к зрителю. То есть режиссёр не боится сделать взрослое серьёзное кино, доверяя зрителю. Режиссёр уверен, что зритель готов такое кино смотреть. Я в этом тоже уверена. Давайте посмотрим, верит ли в это телевизионный канал.

История изначально была написана как сценарий, и уже тогда возник образ Чулпан Хаматовой как такой Dreamcast. То есть некое представление сценариста о том, кто мог бы сыграть в фильме. И вот тогда на этапе обсуждения возможных исполнителей ролей возник образ Чулпан. Поэтому для меня здесь была одна только возможность – Чулпан. И я рада, что канал увидел Чулпан в этом образе. И я рада, что Чулпан согласилась играть. Я знаю, что она согласилась не сразу, а только почитав сценарий, то есть поняв, что сценарий не искажает историю и не превращает её в какую-то любовную мелодраму на фоне далёких исторических событий. Я рада, что звёзды сошлись. Но не только Чулпан блестяще сыграла в этом фильме. Мы увидим просто блестящий актёрский состав. Здесь сыграли Юлия Пересильд в роли русской женщины Настасьи, Сергей Маковецкий в роли доктора Лейбе. Снялись также Роза Хайруллина, Роман Мадянов. Этому составу может позавидовать любой полный метр, не говоря уже о сериале.

Об импульсе к написанию романов

Что касается первого романа («Зулейха открывает глаза»), то это часть моей семейной истории, история моей бабушки, которая побывала в сибирской ссылке ребёнком, там выросла. Она прообраз Юсуфа. Семейная история вдохновила именно об этом писать. Очень хотелось разобраться в том, что происходило в кулацкой ссылке в 30-е годы в Сибири.

Что касается романа «Дети мои», то здесь для меня тема немцев, немецкого всегда была близкой. Мой дедушка был учителем немецкого языка, и я с детства эти немецкие слова слышала. Учила сама в школе немецкий, поступила потом на иняз и общалась много с немецкими коллегами. Но в детстве я предполагала, что немецкое, Германия – это что-то совершенно далёкое, это был мир за «железным занавесом», совершенно непонятно где, как будто на другой планете все находилось.

Вдруг в 90-е годы в старшей школе нам начали рассказывать о том, что была очень большая немецкая Казань. Осознание того, что в городе, где я выросла, где прошло детство, было большое число немцев – это были профессора, архитекторы, скульпторы, аптекари, врачи, меня совершенно поразило. Это было такое открытие. Оказывается, немецкое было рядом. Их вклад во всё казанское, в Казанский университет был огромен

А позже я стала изучать, поднимать цифры. 1906 год. Количество лютеран в приходе лютеранской кирхи, было более 1000 человек. А немцы составляли почти процент от численности жителей Казани. Наступил 1926 год. Этих прихожан осталось всего 53 человека. То есть за 20 лет немцев вымыло отсюда. Казани немецкой осталось мало. Парк Горького – совершенно любимое место, где прошло полдетства. Оказывается, когда-то он назывался русско-немецкой Швейцарией и там были дачи немецкой профессуры. Все эти вещи очень сильно меня волновали. И когда я начала писать второй роман, я понимала, что есть темы, которые волнуют меня достаточно давно. Я поехала в Поволжье, именно туда, где было сердце Советской Республики немцев – Энгельс, Маркс. Там этих немецких следов тоже осталось очень мало. И этот протест против того, что забыто немецкое, что его практически не осталось, разве только по музеям, меня подбодрил и вдохновил. А что касается немцев в Казани, удивительный факт, что даже первое водительское удостоверение в Казани было выдано немцу. Первый библиотекарь Казанского университета был немцем, и его последователи тоже.

Об источниках

Чтобы не попасть впросак, при написании романа «Дети мои» я штудировала матчасть очень тщательно. Я читала тексты, написанные самими жителями Советской Немецкой Республики, использовала только первоисточники, не воспоминания внуков, а именно тексты тех, кто жил тогда сам. Я смотрела художественный фильм, снятый в 27-м году на студии «Немкино» в Саратове, где снимались советские немецкие колхозники. Ещё одним источником были диссертации на тему немецкого Поволжья. Были очень важны музеи. Я ходила по ним, предметно все изучала, фотографировала. Старалась как можно больше посмотреть, но в книгу вошло не всё. Потому что так можно утопить читателя в этих деталях. И так вторая книга грешит этим обилием материала, потому что уж очень хотелось обо всем этом рассказать. Но я понимаю, что там этого много, всех этих наличников, кружавчиков. А было то материала ещё и больше. Ещё я выписывала книги из-за рубежа, из Вены и Мюнхена, написанные теми, кто бежал из немецкой республики и в мемуарах описывал свою жизнь. Они были изданы на немецком и заказать их можно было только оттуда. Я нашла замечательные картины, представляющие быт немецкого Поволжья. Какие-то вещи очень вкусные, очень сладкие, к сожалению, остаются за кадром, потому что они уже не вписываются и переутяжеляют текст.

О рождении нового человека в обеих книгах

Почему в обоих романах рождаются дети? У меня есть шуточный ответ. Моя свекровь - замечательный акушер-гинеколог. И консультирует меня прекрасно по всем вопросам, касающимся деторождения.

Ответ серьёзный. Обе истории длинные. В первом романе действие длится 16 лет, во втором – 22 года. И, конечно, это тот период, когда случаются разные, очень важные события в жизни героев. Ну, а что может быть важнее, чем рождение? Описывая такую длинную историю, уйти от темы деторождения было бы сложно. В моём случае так сложилось, что и у Зулейхи, и у Якоба Баха появляются дети. Просто потому, что очень длинная история. И это то, что даёт новый импульс жизни, то, что меняет героя очень сильно. В случае с Зулейхой роды находятся ровно посередине книги, и она, родив ребёнка, перерождается к жизни, отказывается от мысли о смерти, которая постоянно находится с ней вместе первую половину книги. История с Бахом в чём-то похожа, но это такой совершенно новый импульс в жизни героя, который даёт ему траекторию развития на все эти годы и то, что определяет его жизнь. В обоих случаях мне это показалось важным, нужным, я не смогла от этого уйти. Обе сцены рождения прописаны с тщательной консультацией акушера-гинеколога. Описаны очень конкретные акушерские ситуации.

Для меня очень важно было построить оба романа так, чтобы они начинались как национальные, а переходили в общечеловеческие. Мне хотелось, чтобы национальное поначалу было ярким, интересным, чтобы его было много, а потом чтобы все же эта история перешла в общечеловеческую. Здесь я исходила от авторской задумки, собственной концепции.

О важности «зерна» в начале книги

В любом тексте, я говорю даже не о своих романах, а о любом тексте, который я читаю, очень важно начало. Начало даже гораздо более важно, чем конец. Потому что начало привязывает читателя к книге. Поэтому первые 10 страниц – точно самые важные страницы вообще в книге. Они дают шанс читателю хоть как-то прожить дальше с текстом, дочитать его до конца. Поэтому для меня первые 10-30 страниц очень важны. И здесь я говорю даже больше не о динамике, а о течение мысли, о конфликте, пускай и скрытом, который на этих страницах заложен. Мне кажется, всегда на первых же страницах книги ощущается, на сколько в первой главе как в зерне содержится то, что потом вырастает в тексте. Если на первых 20 страницах есть ощущение зерна, ощущение, может даже целой коробочки с семенами, которые позже прорастают в сюжете, тогда эта книга тянет за собой и ее можно читать. И это совершенно не связано с динамикой. Это может быть медленный рассказ о чем-то, что происходит в течение двух секунд. Но если течение мысли есть, и если эта мысль содержит то, что прорастёт позже, книгу интересно читать.

Мне всегда первые страницы даются очень сложно. Оба моих романа имели много начал. И я действительно несколько раз пыталась входить в первый роман и шесть раз пыталась входить во второй роман. Я начинала романное действие с разных временных точек, с разными героями и смотрела, что их этого получается. Позже видела, что не получается и перестраивала историю, перекраивала её. Действительно, первые страницы у автора отнимают если не половину, то огромное количество энергии и времени. И если эта энергия, силы, время вложены в страницы, ты это чувствуешь, даже если динамики нет. А если не вложены, то на динамике долго не проедешь.

В обеих моих книжках это сделано по-разному. В первом романе начало изнутри героини, с открытия глаз. Это просто взгляд на мир её глазами. Это один ход, который был придуман. В случае со вторым романом «Дети мои» это скорее некие более общие описания, которые начинаются с дальнего плана, полета над Волгой, которая разделяет мир на две части. Это разные подходы. Но мне казалось, что так можно попробовать увлечь читателя, вовлечь его в историю.

Кристина Иванова